Солдатом надо быть во имя Отчизны, или из любви к делу, за которое идёшь в бой.
Уже с середины февраля в Чечне сильно чувствовалось свежее дыхание весны, заметно потеплело.
Казалось, всё живое вокруг стало пробуждаться, и местные жители засновали по городским улицам.
Ведь с началом «грозненской операции» среди руин зданий, оставленных своими обитателями, появились разнокалиберные группы мародёров и воров: они тщательно обыскивали всё вокруг, высматривая более-менее уцелевшие вещи и домашнюю утварь.
Чаще всего они не брезговали ничем, утаскивая всё подряд.
В разрушенном городе появились первые легковушки, от вида которых здесь давно все отвыкли, и сейчас они казались нам эдакими диковинками из мирной жизни.
Но больше довелось подивиться, когда вдруг, откуда ни возьмись, по городским улицам (было это за территории депо) проехали две инкассаторские машины со светло-зелёными полосами на дверях.
Это ж надо — война ещё не закончилась, а тут кому-то кучу денег везут!
Оказалось, что это «подъёмные деньги» из Ростова на-Дону от Минфина для жителей Грозного, выживших в случившейся здесь кровавой бойне: поднять людям дух, и чтобы знали, что федеральные власти заботятся о них, в отличие от недавно изгнанных отсюда боевиков.
Нашей «семёрке» было тогда поручено охранять кассовое окошко железнодорожной конторы при депо, а деньги эти выдавались по рабочим спискам, то есть выжившим жителям города, ранее работавшим в МПС Чеченской Республики.
Старший прапорщик Олег Коваль — старшина 7-й пдр был назначен в тот день старшим по охране той конторы.
С тремя бойцами гвардейцы осуществляли контроль по пропуску в кассу гражданских жителей.
Нет, это был не пропускной режим, просто бойцы стояли у входных дверей и встречали приходивших сюда мирных жителей.
Самыми первыми подходили к кассе старшие специалисты: были и начальники, и мастера дорожных участков станции Грозный и дежурные по вокзалу и многие другие из рабочего персонала, а может, и из тех дудаевских боевиков, которые только ещё вчера сложили своё оружие, упрятав в подполье.
Я не скажу, за какой период работы выдавались жителям денежные выплаты и заработная плата, но всё же выдавались.
С каждым днём мирных жителей в городе всё прибывало и прибывало, возвращались беженцы.
Эти люди на месте своих домов находили лишь развалины, они целыми днями потом потерянно слонялись по безлюдным проулкам города.
В поисках пропитания, теплой одежды и жилья многие из них просто сидели у руин родного дома и плакали.
Вот по одной из улиц Грозного, прямо по грязным лужам, движется очередная группа таких возвращенцев — за плечами мешки со скарбом, в руках тяжёлые сумки и баулы.
Кто-то несёт в руках вещи, найденные на месте своего разбитого жилища. Теперь это осколки памяти о прежней мирной жизни, исчезнувшей в никуда.
Одна из женщин останавливается возле меня, спрашивает, сколько мне лет.
Услышав мой ответ, восклицает: «Совсем ещё дети!»
И тут же добавляет: «И зачем вы здесь, кто вас сюда забросил?!
Зачем это всё делает ваше правительство, ваш президент?
Видели бы они, против кого вы воюете.
У них там свои политические игры, в которых вы для них просто пешки».
В минувшие дни мы не задавали себе таких вопросов — не до этого было, лишь бы выжить и победить.
А нынче фраза этой несчастной женщины словно по сердцу лезвием полоснула.
И так больно стало на душе.
До сих пор не уходят из памяти её слова, её печальные глаза.
Сзади всей толпы шла девочка лет восьми-десяти.
Худенькая, в запачканной грязью одежде, она несла в руках клетку с голубым волнистым попугаем, бережно прижимая её к груди.
Эта маленькая крылатая гостья из южных стран, вся, съёжившись от холода, забилась в угол клетки, и в её глазах-бусинках, казалось, читались ужас и недоумение.
К девочке подошла женщина и стала о чём-то её убедительно просить, потом взяла у малышки клетку с птицей и повернулась в нашу сторону:
— Возьмите, всё равно пропадёт.
А у вас, может, и выживет. Жалко уж очень…
Попугая мы передали санинструкторам, и те подвесили клетку в тёплом кунге автомобиля «ГАЗ-66» передвижного медсанбата.
Через некоторое время, согревшись, попугайчик ожил и повеселел.
Особенно он любил наблюдать за солдатской кухней, с любезностью принимая из рук разные лакомства.
И, глядя на эту беззаботную птичку, мы словно себе отогревали души от холода жестокой войны.
Кто-то из бойцов прозвали попугая «птицей войны», кто-то просто — называли «чеченцем» или «чехом».
Не один ещё день нас сопровождал щебет этой славной птицы, ставшей всеобщей солдатской любимицей.
Потом попугай заболел и умер.
Мы похоронили его в самом тихом местечке, куда никогда не залетали пули и снарядные осколки.
Доставая откуда-то из укромного места банку консервированного рагу, механик-водитель Алексей Швегжда посетовал:
— Мужики! Когда же мы мясо будем кушать?
Эта сухомятина уже поперёк горла стоит!
— Как рак на горе свистнет, так будет тебе мясо.
И жареное, и пареное, и копчёное, — моментально парировал танкист, прикомандированный к нашему батальону.
— А ведь я знаю один домик, где есть кое-что из съедобного.
Предложение нам показалось интересным.
Да, был на примете у наших танкистов такой «омут», располагавшийся в нескольких кварталах отсюда.
Значит, без риска не обойдётся.
Но, как говорится, душа давно требовала хлеба и зрелищ, и возникшие было аргументы осторожности отошли на второй план — была не была.
Попробуем съездить в тот заветный уголок.
Тем более что о каких-либо крупных вылазок боевиков не было слышно, и если действовать правильно, есть хорошие шансы на успех.
Вскоре приступили к разработке плана.
Прозвучали мнения: — Лучше идти днём и меньше шансов на засаду нарваться.
— Одного танка нам, конечно, хватит, но от него шума на весь район будет.
— А, будь что будет!..
В общем, на следующее утро мы на танке Т-72, который выжил ещё в новогоднюю ночь, переправились на другой берег Сунжи.
Удобно устроившись втроём на броне, зорко всматривались вперёд, а тяжёлая махина, деловито рыча, неспешно трамбовала своими гусеницами влажную почву грунтовки, увозя нас всё дальше и дальше в манящую неизвестность.
Вот и нужная улица, и тот самый домик.
И действительно, в дряхлом сарайчике брошенного домика нас ожидало немного курочек и даже два кролика: да, все равно ведь пропадут.
Быстренько сделали дело и тронулись в обратный путь.
На всякий случай поехали по соседней улице, но вскоре перепутали поворот и выехали к Сунже где-то в другой стороне.
Остановились.
— Где-то должен быть брод.
«Попробуем найти», — сказал наш танкист, высунувшись из люка, поддал обороты двигателю.
Танк стал медленно съезжать с берега под уклоном в реку.
Многотонная машина, ткнувшись в воду, оттолкнула от себя набегающую волну, которая, встретившись с идущей к берегу следующей волной, соединилась в один мощный вал, который уже с удвоенной энергией обрушилась на корпус танка.
Мы, кто как успел, схватились за скобы и поручни башни, однако удержались не все: волна в секунду слизнула с брони рядового Алексея Швегжду.
Оказавшись по горло в ледяной купели, Лёха, в которого вонзилось тысяча «ледяных кинжалов», от неожиданности и страха выронил свой автомат.
Но ему повезло: место оказалось неглубоким, и он даже не ушёл с головой под воду, лишь судорожно пытался выйти на берег.
Правда, пришлось не раз понырять, пока не нашёлся, наконец, его автомат, благо, что течением не отнесло.
Когда наша броненосная «амфибия» выползла на противоположный берег, мы заглянули через люк внутрь, где находилась наша добыча: всё залито водой, мешок с курочками затонул.
Ушастый кролик глядел на нас выпученными от страха красными глазами с приборной панели, куда он сумел забраться.
Вернулись с маленьким приключением, а вечером устроили себе охотничью трапезу.
Да вот только что и осталось «дичи», как эти два уцелевших кролика.
Каждому пришлось по кусочку жареного мяса, зато на гарнир пришлись оживлённые комментарии к «ледяному» заплыву рядового Швегжды и успешным поискам его автомата.
Наступал март-месяц, и весна уже вовсю хозяйничала по-своему.
Наконец-то можно снять надоевшие за зиму закопчённые от гари и дыма, побуревшие от грязи бушлаты.
Лица солдат посветлели, всё чаще озаряясь улыбками, не столь от весеннего солнышка, сколько от разговоров о нашем предстоящем возвращении из этой богом проклятой Чечни в казармы нашей воинской части, уже казавшиеся почти что родным домом.
С каждым днём эти разговоры становились всё громче, и бойцы с удовольствием и завидным усердием готовили технику для завершающего марш-броска.
В ремонтных ящиках боевых машин почти у всех были заготовлены самодельные средства походного обеспечения: обожжённые на костре мотки проволоки– «шестёрки», ставшей от огня мягкой, напиленные чурбаки-противооткаты для колёсной техники, да всякая прочая полезная мелочёвка.
Планировалось своим ходом добраться до железнодорожной станции Червлёная-узловая, где предстояло погрузиться на эшелон.
Тем временем по Грозному в самых разных направлениях наблюдалось передвижение колонн федеральных войск. Наверное, тоже собираются домой!
Все выжидают приказ на марш.
А вместо него в штаб нашего батальона вскоре пришла телефонограмма от вышестоящего командования: в районах Шали, Гудермеса, Аргуна, Бамута и других крупных населённых пунктах замечено значительное число групп чеченских боевиков и иностранных наёмников.
«Президент Ичкерии» Джохар Дудаев, отсидевшийся в последние дни боёв в Грозном на Ближнем Востоке, вернулся в Чечню и принялся сколачивать мобильные отряды «сынов Чечни».
Война, похоже, ещё только разгорается: боевики отошли на заранее подготовленные горные базы, пополнив свои поредевшие ряды новыми сотнями иностранных наёмников, а также оружием и боеприпасами.
Перед нами образовался «Кавказский фронт», который предстояло ликвидировать, и приказ гласил ясно: очистить всю территорию республики от террористов.
Все боевики должны быть уничтожены.
Похоже, мы здесь застряли надолго, и 11 марта 1995 года к нам в батальон прибыло пополнение — второй сводный батальон из нашего рязанского полка, такие же необстрелянные салаги, какими были мы несколько месяцев назад.
Командир 2-го сводного батальона — майор Малыхин, нач. штаба — майор Луговой, замполит — майор Евдокимов привезли из Рязани более сотни десантников.
— Вот тебе и конец войне!
— Старикам пора домой — пусть послужит молодой!
— Ладно, хоть пополнение прибыло.
Крепитесь, ребята! — такого рода реплики слышались отовсюду.
— И запомните, здесь нет вероятного противника, здесь враг реальный, хитрый и безжалостный, — слышится инструктаж командира для вновь прибывших.
Наши офицеры — Александр Григорьев и Александр Ильин во второй раз прилетели в Чечню.
Вот и приказ на поход, да только в обратную сторону, вглубь чеченской территории.
Настроение — «ниже нуля».
Значит, опять война, опять «Груз — 200», «Груз — 300».
Кому из нас суждено попасть в эти зловещие «грузы»?
А ведь обещали нас заменить, и пошёл уже четвёртый месяц командировки.
Наши разведчики начали готовиться к боевым выходам на горную местность.
За несколько дней до выступления в поход зампотех батальона капитан Виктор Косарев меня спросил:
— Ну, Серёга, машиной управлять не разучился?
— Никак нет! — отвечаю.
— Ну и хорошо.
Принимай командно-штабную «сороку» — БТР-Д №749.
Теперь машина твоя, проведи ей ТО (техническое обслуживание) и готовься к маршу на город Аргун.
Комбата будешь возить.
И смотри, чтобы никаких там.
В общем, сам понимаешь.
Вот уж мне задача подвалила!
За минувшие месяцы эта машина сумела перенести немало трудностей и разных приключений.
Хочешь не хочешь, а приказ: был я пехотой, а теперь я обулся — в механа БМД.
Что ж, тогда сразу в работу: проверить аккумуляторы, закачать в систему воздух, запустить котёл-обогреватель.
И обязательно проверить состояние радиотехнического оборудования: без связи на войне ты глух и слеп.
А я обязан быть чутким и зрячим.
Ранее
Далее
