Послеобеденное время, здание конторы управления при ж-д вокзале.
Пролетала вторая неделя января-месяца.
В располагающемся штабе нашего сводного батальона началось совещание под руководством заместителя командира тульской воздушно-десантной дивизии полковника Дегтёва (в эти дни он был назначен старшим всей группировки десантников, действовавших в районе железнодорожного вокзала).
К назначенному времени успели собраться пока не все командиры подразделений, и вдруг возникла пауза.
В уголке комнаты на мягком кресле, обтянутом уже почерневшим от грязи и пыли велюровым сукном, сидел, покуривая ядрёную «Приму» командир сапёрной роты капитан Анатолий Тупотин.
Кувшинов с Юрченко неторопливо разглаживали своими ладонями немного помятую и замасленную ксерокопию карты Грозного.
Наконец прибыл начальник разведки нашего 137-го полка подполковник Валерий Петрович Шабалин, и сразу же был удостоен персонального внимания.
Полковник Дегтёв, бросив строгий взгляд из-под бровей, резко спросил:
— Почему вы находитесь здесь, товарищ подполковник?!
Ваша разведрота на передовой, а вы при штабе?
Какая обстановка в данный момент в дивизионной разведывательной роте — вы это в состоянии мне доложить?
Наш Петрович, как его между собой называли полковые офицеры, стоял молча, недоумевая.
— И зачем тогда его сюда вызвали?
И когда начальник-штабист закончил свою тираду, Петрович ответил ему коротко двумя известными словами из народного непечатного лексикона.
И, повернувшись, с достоинством удалился.
Всё ещё негодуя в душе, он шёл, позабыв об осторожности, спотыкаясь о груды кирпичей и бетонных обломков, в направлении привокзальной площади.
Обогнув пятиэтажку, где в недавнее время держались его разведчики, Петрович пересёк угол привокзальной площади с прилегающим к нему частным сектором проспекта Орджоникидзе и направился краем тротуара в направлении видневшихся ему пятиэтажек, что напротив здания железнодорожного вокзала.
Он шёл к своим родным бойцам-разведчикам.
Уже вечерело, когда на наш центральный пост у штаба подбежал Виктор Билык: —
— Ребята, нашего Петровича ранило.
Проходил по привокзальной площади, и там его — снайпер, сука!
Вскоре к штабу батальона прибыли два разведчика из роты Теплинского с сообщением, что подполковник Шабалин лежит на привокзальной площади в секторе обстрела духовского снайпера, который не даёт подобраться к раненому офицеру.
Только с наступлением вечерних сумерек разведчикам удалось вынести Петровича в тыл, где наш медик капитан Сергей Гришин, сделав надрез на груди, попытался использовать прямой массаж сердца: пульс прослушивался слабо…
Техник взвода материального обеспечения Валерий Богомолов был последним, кто держал еще теплую руку Петровича.
В его голове мгновением пролетели воспоминания службы в Афганистане, где они вместе когда-то служили.
Валерий даже на секунду заплакал, когда сердце офицера остановило последний удар биения.
Пацаны-разведчики и бойцы» вэмэошники» скорбно стояли вокруг, а кабинет бывшей канцелярии на первом этаже этого здания теперь превратился в особый траурный зал.
Всю ночь в изголовье погибшего офицера горела свеча, бросая отблески на его покрытое ковром тело, а по стенам вокруг как будто шевелились зловещие тени.
Возле свечи на тумбочке стоял поминальный гранёный стакан с водой, накрытый ломтём хлеба.
Так печально закончился для нас четырнадцатый день этой проклятой Чеченской войны.
Поутру сюда стали подтягиваться военнослужащие из разных частей и родов войск, воюющих в округе железнодорожного вокзала — танкисты, артиллеристы, огнемётчики. Все они хотели проститься с нашим командиром, который по праву успел заслужить такое к себе уважение, такое искреннее солдатское понимание.
И они сделали это, когда около одиннадцати часов дня к железнодорожному перрону прямо по шпалам подъехали два БТР-80. Тело Петровича, завёрнутое в ковёр, вынесли из здания, уложили на броню головного бронетранспортёра и накрыли большим прямоугольником российского триколора.
Около двухсот солдат и офицеров, окружив машины, как по команде, передёрнули затворы своих автоматов и дали в воздух длинные очереди — прощальный салют командиру.
И эхо этого салюта пронеслось, казалось, над всем городом, словно торжественное боевое обещание отомстить по заслугам коварному врагу.
Пустые стреляные гильзы десятками падали в грязь, тихо шипя, будто соглашаясь с этим.
Меня включили в состав спецгруппы сопровождения «груза –200» на окраину Грозного, в тыловую «яму».
Старший группы проинструктировал всю группу охранения, и мы тронулись в путь колонной из трёх боевых машин.
В замыкании колонны на своей БМД находились бойцы-разведчики.
На приличной скорости машины выехали на щебенку вдоль железнодорожного полотна и устремились по заданному маршруту.
Вчетвером мы сидели на броне БТР, поддерживая завёрнутое в цветастый ковёр тело Петровича.
Сквозь завесу солярных выхлопов внимательно осторожно всматривались вокруг: к счастью, пока без происшествий.
И вот вскоре показалась впереди знакомая нам полуразрушенная арка въездных ворот парка культуры имени Ленина.
Траурная колонна проследовала к группе приземистых зданий, где, по всей видимости, располагались штабы находившихся здесь подразделений и группировок.
Здесь к нам присоединился наш офицер, старший оперуполномоченный особого отдела ФСБ по 106-й воздушно-десантной дивизии майор Александр Петрович Филатов.
Сидевшие на броне головного БТР Виктор Билык и Олег Царёв что-то прокричали механику — водителю БТР, и через секунду мы продолжили движение.
Хотя в этой части города стрельбы и не было слышно, но каждый дом, угрюмо провожая нас пустыми глазницами выбитых окон, таил в глубине, казалось, нечто страшное.
На одном из перекрёстков, уступая дорогу нашим бронемашинам, стояли мирные жители.
Они с обочины тяжёлыми взглядами своих острых глаз провожали наш траурный кортеж.
А одна женщина, утерев слезу, перекрестила нас и ещё долго с печалью смотрела нам вслед.
Только выбравшись за городскую окраину и оставив позади дачные участки, мы вздохнули свободнее.
Ещё пара километров, и мы у цели: в низине между нескольких прилегающих холмов, в размякшей от сырости глине, тихо расположились медицинские батальоны и подразделения связи; закамуфлированные под местность «ЗИЛы» и «Уралы» в ожидании возможного выезда дремали в своих капонирах.
В стороне от них выстроились шеренгой, словно на смотре, гаубицы Д-30, и возле них деловито возились бойцы-артиллеристы.
Далее — вертолётная площадка, где замер здоровенный МИ-28: за свои циклопические размеры он был прозван «Коровой».
Из его распахнутого брюха медленно, будто нехотя, выкатывался «КАМаз», за ним на землю сошли около полусотни моряков-балтийцев североморцев.
Построившись коробочкой, они двинулись в сторону Грозного.
Зябнущие на промозглом ветру, эти совсем ещё молодые солдатики издали казались нам тоненькими прутиками, положенными на беспощадную плаху войны.
А санитары уже начали грузить «двухсотых»: около 40 их, изуродованных до неузнаваемости, кто без рук, кто без ног, а то и головы, неровными штабелями лежали прямо на земле.
К ним поминутно прибывало пополнение — тяжёлые тягачи МТЛБ и траурные БТРы неспешно сползали в эту «санитарную яму», где с них начинали сгружать десятки новых тел.
Скоро винтокрылый вестник смерти унесёт их в Ростов-на-Дону, где действует «лаборатория смерти» — центр судебно-медицинской экспертизы.
Там же тела запаивают в цинковые гробы и рассылают по родным местам, где их домами станут могилы.
А родителям летят телеграммы с шаблонным текстом: «Ваш сын погиб в городе Грозный в период восстановления конституционного порядка в Чеченской Республике», другим — «Ваш сын погиб, выполняя боевую задачу по разоружению незаконных бандформирований на территории республики Чечня». …Комплименты государственного безразличия.
Десятки, сотни вылетов таких «гробовщиков» — сколько ещё поседеет отцов и матерей, оглушённых вестью о невосполнимой утрате?
— Прощай, командир! Больше мы тебя никогда не увидим, — сняв с себя вязаные шапочки с разрезом для глаз, мы прощальным взором проводили начальника разведки полка подполковника Валерия Шабалина в его последний рейс.
Майор Филатов забрал с брони БТР свои дорожные вещи и проследовал в вертолёт.
Теперь он — сопровождающий «Груза 200».
А нас опять ждал огнедышащий зев Грозного.
— Прощай, Петрович! — осипшим голосом сказал Пташинский, видя, как закрывается транспортный люк вертолёта-«гробовщика».
Дрогнули стальные лопасти, раскручиваясь по бесконечному кругу, словно затягивая за собой в воронку времени жизнь уходящую.
Мы оставались здесь, в настоящем, между жизнью и смертью…
ПРОЩАЙ ПЕТРОВИЧ
Ему хватило мужества
Прикрыть собою нас.
И сколько жизнелюбия
В нём было про запас!
Но не берёг себя он, не щадил,
Не зная страха, в бой он выходил.
Готов отдать последнюю рубаху,
С душой, друзьям открытой нараспашку —
Таким для нас остался навсегда.
И в небе есть Петровича звезда.
Петровичу от автора
