Здание хозяйственных построек при таможне, здесь в полном составе заняла свои новые позиции десантники 7-й роты.
До товарной конторы рукой подать, лишь два-три железнодорожных контейнера их отделяют.
Чёрное обгоревшее со всех сторон одноэтажное кирпичное здание больше похоже на какой-то крематорий или кочегарку.
Бойцы только что вернулись с очередной зачистки и вместе со своими офицерами находились в помещении.
Кто-то сидел, прислонившись спиной к холодной стене, и похрустывал сухарями, выжидая очередное задание.
Другие разогревали на огне банки-консервы с перловой, рисовой кашей и тушёнкой.
Языки пламени, исходящие от маленького костерка, поднимались из-под ниши ниже уровня половых досок.
Костры нам запрещалось разводить, но на этот раз мы очаг спрятали в подпол.
Дым улетучивался в отверстия в потолочном перекрытии.
Находясь в таком помещении с горящим очагом час-два, солдаты становились похожими на кочегаров.
Механики-водители «семёрки» выбрали для себя особые спальные отсеки — железнодорожные контейнеры.Размером примерно — два на три метра, эти железные ящики превратились в уютно оборудованные комнатки.
Контейнеры стояли в ряд перед зданием со стороны железнодорожных путей.
Боевые машины десанта застопорили свои ручники (ручной тормоз) здесь же, во дворике товарной конторы, и, плотно прижавшись друг к другу корпусами, защищали наши «жилища» от пуль и осколков со стороны железнодорожного депо.
В один из таких дней в помещение здания таможни, где в основном находилась большая часть роты, с улицы зашёл наш боец.
В это время полным ходом шла трапеза у костерка, а прапорщик Олег Коваль обжаривал на огне маленькие колбаски из «гуманитарки».
Приоткрыв дверь и увидев пламя костра, тот солдат почему-то повёл себя как-то по-странному и самое главное — не на шутку.
Он тут же с плеча скинул автомат и, передёрнув затвор, направил оружие на находящихся возле костра солдат и офицеров.
Потом тихим дрожащим голосом, почти шёпотом, стал предъявлять свои требования.
По его мнению, вокруг этого здания под окнами находятся чеченские боевики.
— Слышите, кашляют… Нужно незамедлительно занять оборону.
Он потребовал от нас быстро затушить костёр и прислушаться, что происходит на улице.
Все бойцы, конечно, опешили. Никто из нас не знал, что нужно делать в такой ситуации.
Все замерли, казалось, в одном положении, и с удивлением смотрели на своего друга-сослуживца.
Старшему лейтенанту Ильину пришлось затушить костерок почти голыми руками.
Через минуту уже чуть ли не в ультимативной форме боец потребовал ускорить выполнение его требований.
Автомат по-прежнему был направлен на сослуживцев.
Тут Ильин вместе с Куимовым попытались как-то утихомирить солдата и вернуть его в нормальное состояние. Но всё безрезультатно.
Потом скрытно вызвали майора Жукаева.
Вскоре подошёл и наш медик капитан Абрамский.
Он быстро приготовил дозу каких-то таблеток, наготове был шприц, наполненный какой-то жидкостью.
Александр Жукаев, взяв в ладонь таблетки, принял «переговоры» на себя.
Всеми силами он попытался снять с обречённого солдата петлю «миража».
А мы тогда уже понимали, что наш друг обречён.
Да, у этого десантника, который ранее оборонялся вместе с разведчиками в «Доме Павлова», в глазах по-прежнему стояли идущие в полный рост напичканные наркотой дудаевцы.
В его ушах по-прежнему раздавались крики — «Аллах Акбар» и разрывы гранат.
Именно все эти атаки чеченских боевиков, а их было около семнадцати (со 2-е по 5-е января) на дом разведчиков, у него незаметно перейдут в посттравматический синдром.
Жукаев, спокойно подойдя к «бунтовщику», кажется, тихо и осторожно что-то начал говорить ему.
Около сорока минут потребовалось замполиту на то, чтобы уговорить десантника сдать оружие.
Всё это время солдат тоже не молчал и всё-таки понял и послушался офицера.
Он подошёл к ротному и собственноручно отдал ему свой автомат.
Спустя пару месяцев после тех событий. Ростовский госпиталь.
Валерий Куимов встретил там нашего парня.
Тот при встрече, конечно, обрадовался, но тут же выпалил ему, что вокруг госпиталя везде находятся чеченские боевики и им нужно взять свою оборону.
Десантник вынул из кармана две гранаты «лимонки», показав их офицеру.
Потом, выразив недовольство в том плане, что нету автоматов, но всё равно надо принять меры.
Куимов, будто соглашаясь, сказал, — ладно, что ни будь придумаем, солдат…
К концу первой недели января на территории центральной части города образовалось несколько очагов сопротивления, состоящих из подразделений рассеянной группировки «Север» и прорвавшихся первыми в город десантников Тульской дивизии.
Наиболее важным в стратегическом плане объектом был район железнодорожного вокзала, контролируемый нашим сводным десантным батальоном 137-го парашютно-десантного полка, подразделениями 237-го псковского батальона ВДВ, 51-го тульского батальона ВДВ, 119-го Наро-Фоминского десантного батальона и сводным батальоном 503-го мотострелкового полка.
Из Грозного тем временем были выведены остатки подразделений 81-го мотострелкового полка и части 131-й мотострелковой бригады, понёсшие большие потери в ходе новогоднего штурма.
Федеральные войска продолжали захватывать ключевые позиции в центре Грозного и на окраинах.
Была изменена тактика ведения боя, и теперь упор делался на создание опорных пунктов в многоэтажных зданиях, ведение наступления с использованием небольших мобильных штурмовых групп, массированное использование снайперов и, главное, — эффективное использование артиллерии и авиации.
Зимние бои в Грозном затянулись, и войска продолжали вести тяжёлые уличные бои, медленно вытесняя дудаевцев к их главному логову — «президентскому дворцу».
Десантники и спецназовцы пробивали идущим за ними мотострелковым подразделениям и внутренним войскам всё новые «коридоры», но центр города по-прежнему оставался под контролем чеченских боевиков.
Главной причиной этому был открытый сектор с южной стороны города, откуда боевикам непрерывным потоком поступали подкрепление, боеприпасы, медикаменты, продовольствие.
Однако теперь им приходилось несладко: наша армейская артиллерия, заняв многочисленные огневые позиции, за день превращала центральные кварталы в сущий ад.
Многоэтажки рушились, как карточные домики, заваливая близлежащие улицы обломками бетона, кирпичами, фрагментами человеческих тел.
В основном огонь вёлся с закрытых позиций, и здесь уж доставалось не только чеченцам с их союзниками наёмниками, но и, случалось, своим.
Тем более что чёткого взаимодействия между подразделениями, особенно разных родов войск, так и не было налажено.
Достаточно было корректировщику чуть-чуть ошибиться в расчётах, и…
В общем, сидишь в укрытии и молишься: только бы не прямое попадание!
Обидно от своих же снарядов загнуться.
А тут ещё вдруг авиация накроет «шутя» (к счастью, после того как войска вошли в город, авиация теперь не всегда могла работать в его черте).
А позиции за весь день можно поменять и не раз, некоторые здания по несколько раз переходят из рук в руки.
Но кое-что стало меняться: наше командование, приобретая оперативно-тактический опыт, стало уделять больше внимания подготовке ведения дальнейших боёв в городских условиях.
В действиях офицеров стало больше осмысленности и разумной инициативы, значительно улучшилось управление подразделениями и частями.
Планомерно преодолевая упорное сопротивление противника, после чего обязательно выставлялись блокпосты в узловых пунктах улиц, обеспечивая тылы штурмовых отрядов, которые постепенно углублялись в центральные районы города, где каждый дом, каждый двор приходилось брать боем.
Боевики сопротивлялись с ожесточением обречённых, уже понимая, что ни современное вооружение в их руках, ни новые группы наёмников со всего мира не смогут противостоять российской армии.
Да и защищать им, по сути, было уже нечего: авиация — с воздуха, артиллерия — с огневых позиций обрушили на чеченскую столицу тысячи тонн тротила и стали, и большая часть города превратилась уже в груды щебня и битого кирпича.
Будто чудовищное землетрясение перепахало всё вокруг: чёрные пласты асфальта в вперемешку с разбитыми железобетонными опорами столбов, опутанных проводами, являли апокалипсическую картину.
День и ночь дымили-чадили руины и подбитая техника.
Всё, что не тронули снаряды, горело, а что избежало огня, разбили-раскромсали бомбы и снаряды.
А после многочасовой артиллерийской канонады и ожесточённой автоматно-пулемётной трескотни в момент короткого полуночного затишья в нависшем угрюмом небе то тут, то там расцветали бело-красно-зелёные вспышки сигнальных ракет, и не понять — не то «отбой тревоги», не то опять — «к бою».
После первой декады января центр города практически был блокирован федеральными войсками со всех сторон, но полного контроля над ним пока не было.
Для окончательного уничтожения бандгрупп требовались свежие силы.
И новые силы прибывали: на израненную, политую свинцом и кровью землю чеченской столицы ступили элитные подразделения — сводный батальон 336-й бригады морской пехоты Балтийского флота под командованием командира бригады полковника Е. Кочешкова, сводный батальон 61-ой бригады морской пехоты Северного флота во главе с начальником береговых войск Северного флота генерал-майором А. Отраковским, сводный батальон 165-го полка морской пехоты Тихоокеанского флота под командованием заместителя командира 45-ой дивизии морской пехоты полковника С. Кондратенко.
Однако почти все эти подразделения прибыли без своей техники, будучи сформированы для переброски в спешном порядке; в их составе оказалось много молодых, совершенно необученных солдат, взятых с кораблей и даже с призывных пунктов.
Все они легко становились мишенями для матёрых профессионалов-наёмников и дудаевских боевиков. Чтобы выжить, бойцам приходилось «учиться военному делу настоящим образом» уже в самые первые часы по прибытии на место.
И они не подвели — быстро обвыкаясь, морпехи, под свист пуль и осколков, всё более умело и отважно бились с многочисленными бандами дудаевцев.
Жизнь солдата на войне часто висит на волоске, и после первых тяжёлых потерь всё больше стало уделяться внимания тому, как избежать подобного в дальнейшем.
Этот вопрос интересовал всех нас, и нередко в часы затишья возникали споры, под дым сигарет до хрипоты звучали аргументы и предложения.
И у каждого на этот счёт было своё мнение.
А со стороны мы, наверное, по-прежнему казались мальчишками.
Да мы и были ими.
Но с каждым прожитым на войне днём с бойцами происходила перемена: теперь у них были глаза людей, повидавших смерть.
Кто-то, быть может, увидел и свою, пока отсроченную, но неизбежную.
Но, главное, в этих глазах живым светилась сила духа, приобретённая ценой победы над собственным страхом и неуверенностью.
Инстинкт самосохранения, конечно, оставался в подсознании, но ничто не могло поколебать нашу решимость, парализовать, хотя бы на время, волю.
Казалось, дух войны вошёл в нас, пропитав насквозь, и звал к победе, в которой мы были всё больше уверены.
При этом многие обзавелись собственными оберегами-талисманами — кто носил под тельняшкой нательный церковный крестик, а кто и автоматную пулю, которая якобы была отлита специально для него.
И у каждого из нас было две жизни — одна здесь, на войне, другая — там, дома, где нас ждали, куда мы обязательно должны вернуться.
Вернёмся, если смерть не встанет между двумя этими жизнями, столь не похожими одна на другую.
Хоть и война идёт, но у многих из нас ещё не исчезли такие чувства, как любовь и вера.
Именно эти искренние чувства какой-то маленькой и тусклой звёздочкой теплились в душе гвардейца-десантника.
— Любовь и вера. Вера и любовь.
И на самом деле ведь для солдата на войне есть очень трогательные моменты, например, когда приходят письма из родного дома — от родителей, от любимой девушки.
Именно эти письма заставляли окунуться на мгновение в то мирное, и, казалось, уже не существующее время.
И как-будто в мираже всё это быстро улетучивалось.
Но именно любовь к родным и близким в семье — через письма — давали надежду на жизнь.
И только нужно было верить в это.
И порой с наворачиванием слёз в наших пустых глазах.
Героями следующего дня в батальоне стали Виктор Билык и Валерий Богомолов, которые в самый разгар уличных беев на своих машинах «УРАЛы» (полевые кухни), смогли проскочить из парка культуры и отдыха к зданию товарной конторы.
Ох, как они всех нас обрадовали раздачей горячей пищи — «Ура! Ура! Кухня прибыла!
Вскоре было организована посменная помывка всего личного состава батальона, учитывая то, что солдаты не мылись аж с 11 декабря прошлого года.
Также было организована раздача горячей пищи местным жителям, находящимся на наших позициях (в подвале здания товарной конторы).
Однажды нашу «оперативно-тактическую» дискуссию прервал старший прапорщик Пташинский:
— Серёга! Тебе в караул не идти? Тогда бери с собой «Медведя» и Серёгу Козлова, да побольше возьмите с собой автоматных рожков, только без трассеров.
Светиться не будем, и не забудь «Воги» (Вог — граната к подствольному гранатомёту).
И вот наша взводная «Зебра» — «Газ-66» прыгает по шпалам железнодорожных веток, ведущим к привокзальным зданиям.
За рулём — «Федот».
На этот раз наш выезд особый — из России прилетела «гуманитарка», и с окраины Грозного из тыловой «ямы» нужно доставить её в наши подразделения.
В кузове уже загружено 400 пакетов «гуманитарной помощи», в каждом из которых «дар матушки России»: банка сгущёнки, шоколад, сигареты и даже колбаса «Салями».
Такие презенты везти — душа поёт! Во избежание обстрела на пути рванули на приличной скорости к своим.
Только нашим там, у вокзала, не до радостей.
Но вскоре и эта радость в душе померкла: всюду по обочинам дорог и прилегающим к дороге дворам, и огородам в глаза бросались трупы наших солдат, ополченцев, мирных жителей.
Дико было это видеть — почему погибших не убирают с земли? Ответа, конечно, не было…
Прапорщик Пташинский, сидя старшим машины, держит палец на спусковом крючке своего автомата, направив его в щель окошка, где на приоткрытом стекле висят наперевес два бронежилета.
Внимательно вглядываясь на окружающую местность, будучи готов заметить малейшее передвижение кого или чего-либо.
«Шишига» продолжает прыгать, а у меня всё не выходит из головы эпизод недавней встречи с мирными жителями, где на одной из улиц окраинного Грозного нам встретились беженцы.
Измождённые женщины и старики, растянувшись цепочкой, устало брели по обочине дороги с сумками и узлами в руках.
В их лицах можно было прочитать всё.
Позади всех шёл худощавый старичок с орденскими планками на лацкане пиджака, выглядывающими из-под распахнутого осеннего пальто.
Он посмотрел на нашу, проезжающую мимо него машину, и столько невысказанной боли, усталости и недоумения от всего происходящего было в его взгляде, что прапорщик Пташинский не выдержал:
— Андрюха, тормози, я мигом! — крикнул он, на ходу выпрыгивая из машины.
— Ты куда, командир?! — опешил «Федот», послав вдогонку пару ядрёных народных словечек. А Пташинский, перекинув автомат за спину, быстро подошёл к ветерану.
— Здравствуй, отец! — сказал он, глядя старику в глаза и несколько пакетов «гуманитарки» передает беженцам.
— Сынки! Родные! Спасибо! — женщины не скрывали слёз, порываясь обнять нашего прапорщика, словно доброго ангела, внезапно возникшего на их горестном пути.
А ветеран стоял молча в сторонке, крепко прижимая к груди дорогой подарок.
Из его глаз текли слёзы…
До намеченного пункта оставалось уже немного, только бы в засаду не угодить, ведь начинается любимое время дня для охоты чеченских боевиков на «неверных».
К счастью, на этот раз всё обошлось.
Короткий зимний день уже был на исходе, когда наша «Шишига» въехала во внутренний дворик товарной конторы управления железнодорожного транспорта.
Гуманитарный груз доставлен, и всё, Слава Богу, прошло без происшествий.
Вот так нам встретились сегодня две жизни — уходящая мирная и наступающая военная.
Нам предстояло пережить вторую из них, чтобы вернуть первую.
Ранее
- 7-я рота в обороне железнодорожного вокзала
- Отряд быстрого реагирования. Как это было
- Неустрашимая «девятка» Борисевича
- Незваные гости
Далее
