Мокрый снег стал частым гостем в те январские дни, внося свои коррективы в планы наших командиров.
Слякоть и непролазная грязь без своего боя оккупировала и Грозный, и всю Чечню.
Эта грязевая жижа повсюду чавкала под ногами, а ночью пронизывающим сквозняком дышала зима.
Давно не стиранное и пропахшее порохом, потом и соляркой, одежда создавала бойцам далеко не бравый вид.
А как-то по радиосвязи мы перехватили радиопереговоры боевиков: «Скоро мы оденемся в тёплую одежду.
Русский „Фёдор“ (то есть „федералы“) получил новый бушлат.
Пора действовать!»
— Ну, хрен вы здесь угадали! — с весёлой злостью прокомментировал их наш радист и сержант Серёга Ветюгов.
запись переговоров на волне чеченских боевиков:
— Эй, командир, я — «Одинокий волк»!
Как слышишь меня?
В Петропавловской получили, да?
Ещё получишь! Пригнали толпу пацанов на убой…
За что им воевать? Мотайте отсюда.
А я за Чечню воюю, за свободу моего народа.
— Не прикрывайся именем чеченцев.
Такие, как ты шакалы — воры, бандюги, убийцы, народ замордовали и жируют на его бедах.
Никакой ты не чеченец, «Одинокий волк»!
Настоящие чеченцы не будут прятаться за женщин и детей и стрелять из-за их спин.
Выводи людей в поле, сойдёмся в открытом бою, как мужчины!…
Холодную ночь незаметно сменили утренние сумерки.
Куда ни глянь, повсюду Грозный тонул в грязно-сером тумане.
— Смотри!
Вон она побежала, — крикнул кто-то, показывая рукой на показавшуюся в стороне псину.
Один солдат передёрнул затвор своего автомата, и, перепрыгнув через полные воды дорожную колею, потянулся за дворнягой вслед, беря на мушку.
Вскоре прозвучал выстрел, потом ещё один.
Затем «охотник», вернувшись, довольно воздел ладонь цель уничтожена!
Повсюду в городе сновало множество одичавших собак.
Они сбивались в стаи и рыскали в поисках какой-нибудь поживы, и обычно их пищей становились тела погибших солдат, много дней, лежавших неубранными с земли.
Обглоданные до костей трупы российских солдат и офицеров — «груз Икс», был попросту списан и забыт.
Руководство страны совершенно не интересовали эти мёртвые тела, ставшие пищей для чеченских псов, а недавно ещё бывшие Серёгами, Санями и Лёхами — сыновьями несчастных российских матерей, до сих пор не знающих, что с ними, почему от них нет никаких известий, живы ли они.
И сил уже не было на всё это смотреть, но глазам солдата на войне суждено видеть адские картины, откладывающиеся в отдельную полочку памяти, наверное, навсегда.
Перед караулом как полагается должен быть отдых, и, пользуясь этим случаем, мы с приятелем забежали на третий этаж нашего здания управления товарной конторы.
Там, в большом просторном вестибюле мы уже заприметили стоящий ровно посередине теннисный стол, чудом уцелевший в вихре войны.
Как же упустить столь редкий в эти дни приятный сюрприз?
Но и эти минуты нашей спортивной разминки мгновенно пролетели, и вот уже караульные два часа позади, да два подменные — ещё в пять часов утра отстоять нужно.
Наконец смена караула и я иду в комнату для отдыхающих.
Мраморные полы нашей «кельи» мы застелили более чистыми коврами, а те, что здесь были, измызганные множеством сапог, вынесли в соседние помещения.
Поверху ковра раскладываю свой спальный мешок: неужели поспим немного и отогреемся.
А никто, гляжу, не спит: кто-то при свете самодельного фитиля пишет письмо домой, кто-то набивает патронами магазины, а в углу, перемотанный, словно раненый, синей изолентой, потрескивает эфирными шорохами радиоприёмник.
Печка-буржуйка радостно пожирает лакированные паркетные дощечки, добытые нами в шикарных домах-«фазендах» неподалёку в частном секторе «зелёнки».
Ничего стоящего из приёмника не слышно, зато ни на секунду не смолкает «военная музыка» стрельбы поблизости в центре города.
Тут и у меня самого сон пропал.
Сходить что ли к соседям? — в комнатах на втором этаже левого крыла здания разместились механики-водители 7-й и 8-й роты.
Похоже, заглянул вовремя: в маленькой комнатушке со стенами, потемневшими от постоянно чадящих солярных фитилей и больше напоминающими кочегарку Фредди Крюгера, механик-водитель БТР-Д Алексей Спиваков, усевшись за столом возле «буржуйки», своим армейским штык-ножом открывает банку с надписью «Рагу овощное».
На печке уже нагрелась закопчённая алюминиевая миска, в которую Лёха осторожно вывалил содержимое банки, небрежно соскребая ножом остатки с донышка.
Получалось что-то между ранним завтраком и поздним ужином, не понять — без лишних вопросов, да с удовольствием.
Кто-то достал из-под «топчана» бутылку водки.
По сто грамм не грех выпить за тех, кого с нами нет.
Затем как-то само собой зашёл разговор о погибших ребятах.
Не верится, что нет больше с нами Серёги Мордвинцева, Сани Зимона.
И взводный Андрей Волков погиб.
В госпитале умер Фёдор Гонтаренко.
— Интересно, есть ли жизнь после смерти? — задаёт кто-то «вечный» вопрос.
— Если и есть, то там, конечно, им сейчас куда лучше, чем нам здесь.
По крайней мере, их больше не убьют, — рассудительно отвечал ему Лёха.
— А что такое смерть, и что такое бездна? — опять кто-то задал вопрос.
— Оттуда никто не возвращается, это — дорога в никуда.
А если бы у тебя был выбор — вернуться домой калекой, без рук или ног, или же сразу в «двухсотые», ты бы что выбрал? — спросил его кто-то.
Но, словно запрещая отвечать на этот вопрос, внезапно рявкнула артиллерия, пространство в момент наполнилось глухим уханьем разрывающихся снарядов.
С каждым днём кольцо федеральных войск вокруг Грозного неумолимо сжималось, и чем меньше кварталов оставалось под контролем боевиков, тем отчаяннее они сопротивлялись.
14 января была предпринята решающая попытка захвата центра Грозного, но, как и прежде, не увенчалась успехом, обернувшись лишь многими потерями личного состава с обеих сторон.
Близкая, казалось бы, победа, вновь отодвинулась в неопределённое будущее.
И вот мы в развалинах пятиэтажки, которая смотрит на торец здания департамента государственной безопасности Республики Ичкерия.
С нами бок в бок трутся в комнатах братья по тельняшке — псковичи и нарофоминцы.
Их позывной «Дракон» (у Нары) слышен по радиосвязи, передавая сообщение о гибели рядового десантника Шишканова, ранен капитан Павел Меньшиков.
Одна позиция нарофоминцев находится в доме, где раньше сидели бойцы Теплинского.
Другие их роты раскиданы — кто в здании новостройке (5-я рота) с «Беркутом» Чабановцев, одно отделение сидят в здании вокзала, 6-рота капитана Мурашко — при поликлинике ДГБ.
У каждой роты — свой сектор ведения огня.
В какой-то момент со стороны здания гостиницы «Россия», а может, и с этажей здания ДГБ по нашим окнам начал долбить снайпер, и пуля-дура ищет среди нас себе мишень: капитан Кнель первым попадает под её траекторию, пуля влетела ему в бедро.
Всё бы ничего, если бы на дворе была ночь, но сейчас самый полдень, и чеченские снайперы, конечно, «висят» на своей оптике, ища в прицеле кого-либо из наших.
Порою нет-нет, да и услышишь, как своим сквозным и пропеллерным свистом очередная смертоносная «дура», пугает вдогонку, либо просто для профилактики, так сказать.
Такая «музыка» очень неприятно действовала на слух. Но темноты ждать некогда, раненому срочно нужна помощь.
В общем, мы вчетвером, как «санитарно-спасательная команда» прибыли на место, и в сопровождении псковичей, перенесли капитана к выходу из подъезда.
Теперь нужно быстро перебежать эту простреливаемую детскую площадку во внутреннем дворике.
И вот, выбрав момент затишья, мы с носилками в руках рванули к противоположной пятиэтажке «дом Борисевича».
Секунды казались вечностью, но именно в них и было спасение.
Едва успели мы выскочить из зоны обстрела, как вслед над нашими головами полетели десятки пуль — словно досадуя, что не успели отведать нашей плоти, они со злостью врезались где-то вдали.
Раненому пришлось, правда, перетерпеть немилосердную тряску при этом бешеном забеге, и, побледневший от боли, он лишь причитал на ходу: «Пацаны, потише…» К взаимному счастью, всё как раз тихо и обошлось.
Так и продолжалась наша «позиционно-боевая» обстановка во второй декаде января.
Кого-то из нас посылали на очередное задание зачистку, а кого-то оставляли на караульные службы у здания товарной конторы при штабе батальона.
Механики-водители, ранее больше времени проводили на караулах, теперь им, как и всем бойцам, найдётся работёнка — их БМД стоят на ручниках.
— Меньше маячьте по дворам и не лезьте вы, пожалуйста, за жратвой в эту чертовую «зелёнку» (для нас — это частный сектор улиц Рабочая, Чичерина, Чернышевского).
— Снайпера там не дремлют! — всё чаще стали произносить эти слова предосторожности наши командиры.
Надоели уже эти довольно внушительные «гостинцы», пополняя нам «трёхсотых».
Однажды в дообеденное время, по зданию товарной конторы, где по-прежнему находился штаб нашего батальона, со стороны «зелёнки» частного сектора раздались орудийные выстрелы.
Один из снарядов угодил в верхний этаж соседнего здания двухэтажки, где в недавнее время оборонялись бойцы 8-й роты, другой — попал в угол третьего этажа здания конторы.
Я как раз находился у окна, как вдруг яркая огненная вспышка резанула своим ослепительным светом по глазам, ударная волна в секунду откинула меня на мраморный пол, в ушах зазвенело.
Когда я смог подняться на ноги и вернуться к окну, то в рассеивающихся клубах пыли и дыма увидел, что примерно в трёх-четырёх метрах от парадной двери застыл, распластавшись по земле, один из наших десантников.
Его лицо напрочь срезало осколком снаряда, и вокруг головы разливалась лужа крови.
Убитым оказался рядовой Сергей Андреев из взвода материального обеспечения.
Впоследствии наши десантники-сапёры наткнулись на то орудие, из которого стреляли боевики: пушка старого образца, похожая на «сорокопятку», стояла в огороде частного дома по улице Рабочей.
Здесь же её и уничтожили сапёры.
А впереди нас ожидали новые сюрпризы.
Примерно в два часа ночи, откуда ни возьмись, на нас обрушились тучи свинца, и в течение целого часа не умолкала перестрелка, пока вдруг не оборвалась резко, как по команде какой-то высшей силы.
Наступило предутреннее затишье, и тут уж скорее в сон, чтоб к утру не чувствовать себя варёным.
А ещё бы успеть побриться, но, есть, кстати, известная плохая примета на войне — приводить себя в божеский вид перед выходом на боевое задание.
А такие у нас здесь, считай, каждый день.
Вот и сегодня бойцам роты Борисевича объявлено время «Ч» на 10 утра, и остаётся время на получение боеприпасов и дневного сухпайка.
Затем построение, осмотр, постановка общих и индивидуальных задач, и в 10.30 выдвигаемся на «передовую», в самое пекло боёв в центре Грозного, и этот ад нынче начинается в квартале от улицы Рабочей — до Чичерина и вдоль Идрисова.
Вслед нам звучит дружный и ободряющий русский мат бойцов, остающихся в резерве: говорят, эта примета возникла в армии ещё со времён афганской войны — чтобы все вернулись назад живыми.
Столь своеобразное напутствие вызывает у нас улыбки, с которыми и уходим в неизвестность.
Кто-то может вернуться из этого похода в качестве «трёхсотого», а кто и «двухсотым», но об этом не думается совершенно: победа всё равно будет за нами.
«Семёрке» отведена позиция в частном секторе по улице Идрисова прямо напротив здания ДГБ (с задней стороны здания).
Это небольшие частные домики, в которых проживали когда-то простой рабочий класс.
Теперь здесь целые участки развалин — «новогодний подарок» войны для их бывших жителей.
А еще пару дней назад здесь на «блоках» в одиночку стояли мотострелки.
Нелегко им было удерживать этот сектор, прилегающий к кишащему боевиками центру города.
В конце концов, на многочисленные просьбы пехотинцев о подкреплении вышестоящий штаб среагировал, и теперь сюда прислали в подмогу нас, десантников.
На рубеже передовых позиций распределились так, чтобы мы занимали дома через один, оставляя в промежутке старожилов-мотострелков, которые теперь могли вздохнуть свободно: с десантурой не пропадёшь!
Начались новые боевые будни, приготовившие нам свои очередные сюрпризы.
Из них случались и приятные: как-то в занимаемый нами домик пришла местная жительница, обычная, русская женщина.
В своих руках она держала небольшую кастрюльку, накрытую крышкой.
— Поешьте, ребятки, свеженький куриный супчик! — со слезами в глазах, с материнской теплотой сказала она.
И пока мы, от всей души её благодарили, тут же устроили себе внеплановый обед, а она поведала нам, что творилось здесь на улицах в новогоднюю ночь.
А в конце своего рассказа показала в сторону улицы: там ещё с новогодней ночи лежит тело солдата, и надо бы его убрать, а то собаки уже растаскивают его по частям.
Тут же мы туда пошли, где на земле оставался обгоревший до неузнаваемости, и обглоданный собаками труп воина-мотострелка.
— Наверное, из 131-й Майкопской бригады или с 81-го мотострелкового полка, — кто– то произнёс из нас.
Потом мы завернули останки бойца в плащ-палатку и отнесли на главную улицу для похоронной команды.
Не раз к нам на позиции приходили мирные жители с просьбой об оказании им помощи.
Мы делились и питание, и медикаменты.
— Ребятки! Дайте, пожалуйста, немного муки! — как-то спросил у старшины 7-й роты Олега Коваля, пришедший к нам русский дедушка.
Прапорщик имел в запасе для роты небольшие закрома, а точнее пару мешков, ранее вытащенных из ресторана железнодорожного вокзала, поэтому без раздумий выделил старику мешок муки.
Тот, не зная, как благодарить нас, с дрожащими руками, стоял и плакал.
Наступала ночь, а в ночное время в Грозном другая жизнь.
Старшина Коваль выдвинулся на проверку караульных постов и вскоре вышел к домику, где стояли на «блоках» доблестная пехота.
Спотыкаясь о груды кирпичей, старшина вместе с двумя бойцами проследовал на позиции наших соседей. Как только они пересекли границу дворов, тут им навстречу полетели пули.
Длинные автоматные очереди, крики неправильного пароля, возгласы с перебранкой русского мата, всё это в сплошной темноте по непонятному адресу…
Через пятнадцать минут всё-таки удалось найти общий язык путём переговоров обеих сторон, и только тогда поняли, что каким-то чудом никого не задело пулями, но досталось тогда пехоте по полной от нашего старшины.
Центр Грозного — безлюдные руины, лишь дым, гарь и пыль стелются по земле, словно бы сам ужас материализовался в них.
Но это вымершая с виду территория обманчива: повсюду здесь, в развалинах, по подвалам и на чердаках полуразрушенных домов, прячутся злобные и никем невидимые «духи», посылающие в нас горячий свинец при всякой удобной возможности.
Счёт боевиков, наёмников и ополченцев здесь по-прежнему исчисляется сотнями.
Главная цель наших федеральных войск — бывшее здание чеченского Парламента — «реском», превращённое Дудаевым в личный «президентский дворец».
Сейчас его верхние этажи снесены артиллерией, но нескоро еще заполощется над ними российский триколор.
По окружности — выгоревшая почти дотла гостиница «Кавказ», полуразрушенное здание поликлиники МВД, перепаханная снарядами площадь.
Всё в руинах, горы кирпичей и обломков железобетона. Кинотеатры и магазины, бассейны и фонтаны — всё перепахано огнём и железом.
И на всё это взирает каким-то чудом устоявший на одной ноге гранитный памятник, кому — издалека нам не разглядеть.
Но видится, что это каменная знаменитость с обломанными, как у Венеры Милосской, руками, взирает на всё это кошмарное чистилище с гневным укором: что же вы, смертные, понаделали!..
Закопчённые пороховым дымом и гарью, словно обожжённые войной лица солдат, их усталые фигуры, пробирающиеся в развалинах через груды кирпича, бетона, битой мебели — этот образ навсегда останется в памяти, и возникает всякий раз, как случится мне где-нибудь вновь услышать название этого города — Грозный.
Сама смерть, казалось, ступала следом за нами, внимательно выслеживая очередную свою жертву, чтобы прикончить внезапным ударом.
Наш незримый провожатый, она порою — в гуще сражения или в редкие минуты затишья, когда удавалось чуток вздремнуть, только тогда позволяла о себе забыть.
Чтобы потом напомнить о себе во всей своей ужасной реальности.
И не зря у нас говорят, что десантнику нужно иметь неисчерпаемый запас прочности: война потребовала от нас всё, что у нас было — и физической, и морально-психологической силы.
Ведь нам предстояло не просто воевать, а обязательно нужно победить.
И вернуться домой, где нас ждали родные.
И понимали мы, что сквозь эти узкие врата Грозненского чистилища пройти не всем суждено.
А пока что идём на позиции разведчиков, братьев «по тельняшке» — псковичам и нарофоминцам, занявшим пятиэтажки напротив дома капитана Борисевича.
По пути попадаются только горы кирпичного мусора, и повсюду горячий пепел…
Проходя как-то через остатки одной из комнат первого этажа, замечаем, что по полу разбросано много размотанной ленты от видеокассет, — мы уже знаем, что ранее это была специальная уловка боевиков: затаившись в здании, ожидать из засады, пока кто-то ногами по этой ленте не зашуршит.
На всякий случай стараемся на неё лишний раз не наступать.
Все, однако, нормально, и вскоре подходим к позиции псковичей.
— Пацаны! — окликает нас кто-то из курящих у входа в ближайший подъезд бойцов-псковичей.
— Вы, на всякий случай, выше третьего этажа не лезьте: там сплошное решето, и снайпер откуда-то пасёт.
Надо, конечно, учесть, и прямо с торца дома пролезаем через пробоину от артснаряда, попадая в помещение некогда книжного магазина — угол улиц Рабочая и Орджоникидзе.
Эта лавка занимает место первого этажа правого крыла здания.
Что удивительно, часть товара всё так же стоит на полках, лишь кое-где книжки повалились на пол, видно, от взрывов снаряда, пробившего нам сюда вход.
Лишь продавцов и покупателей не хватает.
И тут вдруг, откуда ни возьмись, но скорее всего от здания ДГБ засвистели пули, выбивая штукатурку из стен, давая понять, что нас тут ждали.
Пригибаясь к полу за прилавками и спотыкаясь о валяющиеся под ногами тома, нещадно матерясь, ползком выбираемся из магазина.
Пули пулями, а кое-что с собой успели прихватить: карманы наших штанов пополнились главным образом буклетами и открытками с видами некогда цветущего Грозного, а у меня из двух взятых наугад книжек в руках оказались экземпляры под названием «Тернистый путь к свободе» с изображением Джохара Дудаева на цветной обложке.
Как оказалось, он сам и был автор этого публицистического «шедевра».
Терний своему народу он принёс в избытке, а свободу — лишь, как право на смерть.
Как назло, когда я пролезал через ту дыру в стене, зацепился плечом за торчащую из бетонной плиты арматурину, распоров на теле кожу.
Из раны тут же обильно засочилась кровь — горячая, она стекала на грудь, смешиваясь с потом, и как-будто согревая тело.
Перебравшись к противоположному, недосягаемому для чеченских снайперов торцу здания, отдышавшись, закуриваем по сигарете.
Похоже, здесь нам сегодня делать нечего, пора и на свою территорию.
С каждым пройденным днём чеченские боевики оттягиваются уже вглубь своего сокращающегося сектора обороны.
А нам видны два танка Т-72А, которые медленно утюжат одну из улиц.
Их бронированные головы-башни, поворачиваясь влево-вправо, грозно водят жерлами орудий.
Этот некогда красивейший проспект города сплошь завален теперь бетонными обломками, опутанными троллейбусными проводами и грязными комьями земли, вырванными с обочин снарядами, и проспект теперь заметно раздался в ширину, вобрав в себя изжёванные колёсами и стальными гусеницами обочины со снесёнными столбами, выкорчеванными взрывами деревьями.
Ещё больший «оперативный простор» создают пустоты от разрушенных до основания прилегающих к проспекту зданий.
На пути — бомбо-снарядные воронки, баррикады сгоревшей бронетехники, словно бы сюда из 1942—43 годов перенёсся наш Сталинград.
В довершение по определённым кварталам центра города продолжала работать армейская артиллерия, и хорошо было видно, как клубы цементной пыли, словно грязные облака, вздымались над мёртвыми остовами пока что устоявших многоэтажек.
К этому времени наши подразделения тульских, псковских и рязанских десантников, а также с отрядами «вэвэшников» и бойцов 503-го полка мотострелков, считались наиболее боеготовыми частями, сражавшимися в районе железнодорожного вокзала с чеченскими боевиками.
Генералы, кажется, приобрели боевой опыт: после потери сотен солдат, принесённых в жертву в первых скоропалительных штурмах-наскоках, изменилась тактика наступления.
Теперь, прежде чем бросить в атаку бойцов, по позициям противника работали артиллерия, миномётчики и огнемётчики.
А солдатами, прошедшими кровавую бойню первых январских дней, овладели, наконец, высокий боевой настрой и уверенность в неизбежной победе.
19-летние пацаны встретились здесь, в пекле города Грозного лицом к лицу с матёрыми, прекрасно вооружёнными чеченскими боевиками и наёмниками, превосходящими их в возрасте и опыте.
Себя они называли «воинами свободной Ичкерии».
Но вскоре, мы потихоньку научились их побеждать…
