Краснодарский край, июнь 2007 года.
За окнами старенького «Икаруса», двигатель которого выжимал своими поршнями скорость в сто километров, мелькали засеянные культурами поля.
Из столицы Краснодарского края мне нужно было попасть в городок Белореченск, а потом и в республику Адыгея.
До Белореченска я добрался быстро, благо, что из Краснодара с небольшим интервалом времени отходят маршрутные автобусы во все отдалённые уголки Северного Кавказа и Черноморского побережья.
Сюда, на Кубань, меня привело и такое обстоятельство: более десяти лет в своих архивах я хранил вырезку из газеты «Комсомольская правда», опубликованную в рубрике «Полевая почта «КП».
В статье «Помоги, газета!» под заголовком «У меня, кажется, появилась надежда» было опубликовано два письма матери, ожидавшей уже более года погибшего в городе Грозном сына…
Дорогая редакция!
Прочитала спецвыпуск вашей газеты для тех, кто находится в Чечне, и решила, что это моя последняя надежда. Мой сын, Саенко Владимир Петрович, 1975 года рождения, попал в Чечню 1 декабря 1994 года, и я от него не получила ни одной весточки до сегодняшнего дня. Только 6 января 95-го пришла телеграмма в ответ на мой запрос в воинскую часть 41450, что он пропал без вести в бою с 1-го на 2-ое января, когда десантники прорывались на железнодорожный вокзал города Грозный.
Сын служил в Рязани в десантных войсках. Я пыталась разыскать его сама: несколько раз ездила в Ростов-на-Дону, где обошла пять вагонов-рефрижераторов с убитыми мальчиками, но опознать не смогла.
Я доведена до отчаяния, помогите мне, напечатайте фотографию моего сына, может, кто-то был рядом и вспомнит его. Я хочу знать правду. Если он погиб, то, где его тело? Может, он в плену и ему нужна помощь?
Саенко Людмила Николаевна,
Краснодарский край, г. Белореченск, переулок Узкий, 86
21 марта 1995 г.
* * *
С момента обращения к вам прошло более полугода, и у меня, кажется, появилась надежда, что мой сын жив. Он значится в списке военнослужащих, которые находятся в заложниках по состоянию на 25 августа 1995 года. Я была в Грозном и встречалась с Масхадовым. Он мне ответил: «Чеченские матери ждут своих сыновей, и вы подождите!» Официальные власти посылают мне отписки. Нет веры никому и ничему.
С уважением, Л. Саенко
17 ноября 1995 года
* * *
Да, в то время я, конечно, не ожидал такого увидеть в СМИ.
Прочитав эти статьи, я сразу же понял, о ком идёт речь: это наш десантник — мой сослуживец.
И чем-то знакомое лицо на фото.
Но я долго не мог поверить в то, что мать до сих пор ничего не знает о судьбе родного сына.
— Как же так?!
Говорят, что война заканчивается только тогда, когда последний солдат возвращается домой.
Военнослужащие и ветераны всего мира разделяют это мнение.
Если же солдат на войне попал в плен, военная этика требует добиваться его быстрого освобождения и возвращения домой, к семье.
Если же воин отдаёт свою жизнь за Отечество, то священный долг любого государства — вернуть его останки домой и с почестями предать их родной земле, за которую он воевал.
А у нас в стране после «первой Чеченской войны» погибший за Россию воин был практически забыт.
Это только на словах наши правители обещали родителям погибших златые горы.
Всё это было ложью…
Сначала я написал Людмиле Николаевне письмо в город Белореченск. Получил вскоре и ответ…
Здравствуйте, Сергей!
Получила ваше письмо и, конечно же, много раз извиняюсь, что сразу не написала ответ.
Сергей, теперь я твёрдо знаю, что Володю мы похоронили.
Да, погиб он с 1-ого на 2-ое января 1995 года, когда вы прорывались на железнодорожный вокзал Грозного.
А похоронила я его 26 марта 1996 года, спустя один год и три месяца.
Всё это время я его искала.
Был он в пропавших без вести, пока я его не опознала.
Опознали на пятый раз в Ростове в вагонах-морозильниках.
И осталось от сына моего только верхняя часть тела — по грудь.
Его в десантном отделении БМД разорвало гранатомётом.
Я Вове ещё в Рязань посыла в посылке свитерок, он в нём и в Чечне был.
Кусочек того свитерка и вернули мне, по нему и узнала я Вову.
Серёжа, фотографии, пожалуйста, вышли мне обратно, у меня так мало Вовиных фото.
Ты знаешь, что для матери всё это дорого.
В Рязань нас приглашали, когда построили часовню (памятник в честь погибших в локальных войнах десантников 137 парашютно-десантного полка).
Мы были на открытии, возили нас в городской музей боевой Славы ВДВ, что в десантном училище.
Но от этого, конечно же, не легче.
Из части, что удивительно, никогда больше нас ни с каким праздником не поздравляли.
Очень обидно.
Мы вот теперь дружим с родителями, у которых дети погибли в Чечне.
Родители Романа Плетнёва, солдата Майкопской бригады, приезжая к нам, рассказывают, что к ним и из части приезжают, и помогают иногда.
А наша часть как-то быстро забыла про нас.
Ну, да и Бог с ними, просто обидно.
В 1997 году прислали из Москвы награду — Орден Мужества.
Лучше бы сына вернули, а награды себе вешали…
C уважением Л. Саенко
Краснодарский край вместе с маленькой Адыгеей встречали меня непрекращающимися дождями.
За окнами совсем не нового междугороднего автобуса мелькали одним мигом небольшие деревеньки.
Пирамидальные тополя, разделяющие друг от друга участки полей, ровными пунктирами тянулись вглубь низменных районов.
Боковым обзором пробежала в стороне станица Ханская.
Кирпичные развалины Ханского рыбоконсервного завода, заросшие теперь «чапыжником», явно говорили о своём полном развале.
Как будто здесь тоже недавно прошла Кавказская война.
— Нет!
Здесь, к счастью, войны не было: это хозяйство пищевой промышленности так приходило в упадок.
Город Белореченск.
Нагруженная будто кирпичами моя спортивная сумка немилосердно давила плечо.
Я то и дело перекидывал её с одного плеча на другое, иногда просто за спину.
В крае прошли проливные дожди, и теперь воздух парил духотой.
Это чувствовал я по своему кровяному давлению, которое любило, наверное, иногда подпрыгивать в организме, заставляя всё чаще стучать мой «мотор».
Меня удивляла чистота и убранность зелёных улиц этого городка.
С большим трудом нашёл переулок Узкий и домик с номером 86.
Первой меня выбежала встречать маленькая пушистая собачонка.
Разрываясь своим звонким лаем, она преградила мне дорогу.
Из дома тем временем вышла бабушка, а чуть позже я встретился с Людмилой Николаевной Саенко.
Потом были новые для меня города — Апшеронск и Майкоп, Новороссийск и Минеральные Воды, горы Чечни.
Моя командировка затянулась на недели.
Незаметно для глаз где-то прошла территориальная граница с республикой Адыгея.
Город Майкоп и два дня, проведённые в казармах знаменитой 131-й отдельной мотострелковой бригаде, будили во мне какое-то странное волнение или ожидание чего-то.
Да, я знал, что впереди ждёт Чечня: столько лет меня мучило одно желание — посетить заново Чеченскую республику, посмотреть на новый город Грозный.
И здесь, на границе с Северной Осетией, всего в нескольких часах пути от Грозного, меня, казалось, всё острее тревожила память о сослуживцах, которые навечно остались в развалинах того страшного города.
Таксист, уже немолодой кавказец по имени Амин, рассказал о кратчайшей и, по его мнению, надёжной дороге до Чечни, и добавил по секрету информацию, как лучше повести себя гражданскому туристу с русской фамилией в этой республике. У меня много было в этой дороге подсказчиков.
Горные массивы Чеченской республики напомнили мне о том страшном и холодном времени, когда мы, 19-летние пацаны, грязные и голодные, натерпевшиеся страха, выполняли здесь свой служебный долг, долг, который нам предстояло выполнить по завету Родины.
С каждым километром, который проезжала потрёпанная от времени «Газелька» по этим горным дорогам, волнения на душе прибавлялось на килограмм.
А потом, к сожалению, из-за моего журналистского языка дальше дорога мне была закрыта.
Ранее
- Дети-спасители
- Оренбургская региональная организация инвалидов войны в Афганистане «Братство»
- Родины солдат
- Союз писателей Оренбуржья
